Перед вами истории пяти погибших судов Северного морского пароходства. В годы войны рейсы слабо вооруженных, а то и вовсе безоружных транспортных судов гражданского флота были малозаметны на фоне подвигов летчиков морской авиации, морских пехотинцев и моряков подводных и надводных кораблей. Не осталось в живых тех, кто нес вахты на борту скромных тружеников северных морей. Но они честно и бесстрашно выполняли свою работу, а значит внесли свой вклад в Победу, Великую Победу 1945 го.
Первая потеря
С самого начала войны небольшой грузопассажирский пароход «Поморье» работал на перевозках мирных жителей из прифронтовой Кандалакши, а обратно доставлял воинские грузы, солдат и строителей оборонительных укреплений.
В двадцатых числах августа 41-го пароход под командованием капитана Семена Васильевича Варакина готовился к рейсу из Кандалакши в Умбу. Вышли из Кандалакши в ночь на 22 августа 1941 года Сделано это было с расчетом на то, что под покровом темноты легче уберечься от вражеских бомбардировщиков и торпедоносцев. Когда вся опасность, казалось бы, была позади, вахтенная команда несла свою службу, а люди устроились, уснув, прогремел сильный взрыв, вслед за ним второй. Судно разломилось пополам и быстро исчезло в холодной воде. Хотя на «Поморье» двумя рядами располагались спасательные шлюпки, экипаж и пассажиры не смогли ими воспользоваться из-за внезапности случившегося. Те, кто успел надеть спасательные жилеты или ухватиться за деревянные обломки, были обречены на переохлаждение.
До 27 августа шли поиски, был обследован весь район от Ковды до Умбы. Нашли несколько полуразбитых спасательных шлюпок, не использованные индивидуальные спасательные средства и четырнадцать тел, которые опознали и похоронили в Кандалакше. Позже, местные жители нашли несколько тел и захоронили без опознания их в прибрежный песок. В живых остались матрос, скончавшийся в госпитале, и семнадцатилетний юнга Степа Чураков, которого не успели оформить на службу, поэтому в списках команды его не было. В донесении начальника политотдела Севморфлота отмечено: «были подобраны двое живых матросов. Остальных членов команды и пассажиров обнаружить до сих пор не удалось...»
И если имена погибших моряков известны, то из тридцати пассажиров, погибших вместе с экипажем известны имена только шестерых человек, остальные, в том числе четверо детей навсегда останутся безымянными гражданскими жертвами военных преступлений фашизма.
На острове Большой Седловатый, что в Кандалакшском заливе установлен знак в память о шестидесяти двух погибших членов экипажа и пассажиров «Поморья». Он стал первой потерей Северного морского пароходства в Великой Отечественной войне. Погибло 32 члена экипажа и 30 пассажиров, следовавших из Кандалакши в Умбу.
Без срока давности
На борту парохода «Марина Раскова» вышедшего в море 8 августа 1944 года было 364 пассажира, среди них 116 женщин и 24 ребенка. Кроме них – полярники, военнослужащие Карской базы Военно-Морского флота, работники ГУ СМП и Севспецстроя. В трюмах судна находилось шесть тонн груза для зимовщиков полярных станций. Транспортный пароход сопровождали три тральщика-Т114, Т116, Т118.
В Карском море были замечены шесть немецких подводных лодок группы «Грайф». 12 августа наблюдатели сообщили о сближении вражеских субмарин с конвоем. Было принято срочное решение идти к острову Белый, но этот маневр не спас – немцы торпедировали суда самонаводящимися акустическими торпедами.
В восемь часов вечера транспортный пароход был подорван. На помощь ему устремились тральщики. После того как уцелевшие пассажиры и члены экипажа теплохода перебрались на тральщики, фашисты потопили два из трех эскортных кораблей. Уцелел только Т116, его капитан Бабанов принял решение уходить с места гибели конвоя. Когда на борту тральщика уже находилось около двухсот спасенных, катер тащил к нему кунгас с большим количеством людей, и капитан принял, вероятно, самое тяжелое решение – для увеличения скорости обрубить трос и оставить в открытом море более 150 человек на кунгасе, трех вельботах, нескольких шлюпках и катере с погибшего Т-114.
Сможем ли мы, теперешние понять, почувствовать, представить, что испытали они, полураздетые, голодные, томимые жаждой, под ледяными брызгами от штормового ветра? Тогда каждый выбрал, каким он будет: будет ли помогать слабым или же ревниво оберегать от товарищей бидон с шоколадом и запас сгущенки.
Больше двадцати дней продолжались поиски выживших, в которых участвовали корабли Беломорской военной флотилии, гидросамолеты, не остались в стороне промысловики и полярники на острове Белый и полуострове Ямал.
Двадцать третьего августа командир летающей лодки «Каталина» Матвей Козлов заметил кунгас и сумел с экипажем вытащить всех выживших. Вот строки из его отчета: «Нашли там 14 человек живыми и более 25 трупов. Трупы лежали в два ряда на дне кунгаса, наполненного по колено водой. На трупах лежали и сидели оставшиеся в живых, из которых примерно шесть человек были способны с трудом передвигаться самостоятельно. По заявлению снятых людей и осмотру кунгаса было установлено, что пресной воды, а также каких-либо продуктов на кунгасе не было».
Всего спасли около семидесяти человек. Поиски с участием кораблей и самолётов продолжались до 3 сентября, но больше живых обнаружить не удалось.
В конце августа к острову Белый прибило полузатопленный кунгас с телами погибших, они были похоронены в братской могиле на северо-западной оконечности острова, и над ней был поставлен деревянный памятник, впоследствии уничтоженный волнами.
На острове Белый открыт мемориальный комплекс в память о трагедии 12 августа 1944 года. И все суда, проходящие в 60 милях от острова, там, где затонул пароход «Марина Раскова» и сегодня приспускают флаги и подают длинный гудок. В 2015 году участники Карской экспедиции провели водолазные работы на глубине 50 метров, они исследовали корпус судна и прикрепили памятные таблички.
Из 760 человек, бывших на «Марине Расковой» и торпедированных тральщиках, погибли и пропали без вести более четырехсот. Вместе с мужчинами – моряками, полярниками – почти все женщины и все дети.
Трагедия «Марины Расковой» – не единственное военное преступление нацистов на море. Присутствие гражданских лиц на судах никогда не было для немецких летчиков и подводников запретом для атаки. Так, седьмого августа 1942 года в Баренцевом море подводная лодка U-209 потопила советский буксир «Комсомолец», который тащил баржу с людьми. Лодка всплыла и расстреляла из пулемётов всех, кто пытался спастись на шлюпках. Погибло 305 человек. А на госпитальном судне «Армения», уничтоженного осенью 1941 года в Черном море, находилось от 7 до 10 тысяч человек.
Отчаянный трудяга «Шквал»
С 1939 года буксирный пароход «Шквал» работал в составе судов Северного государственного морского пароходства: занимался доставкой леса.
В мае 1940 года капитаном «Шквала» назначен Владимир Сергеевич Тимофеев – человек яркий и незаурядный. За шестнадцать лет прошедший путь от матроса на до начальника Северного государственного морского пароходства. Но самокритично оценивая недостаточность образования и опыта управленческой работы, Тимофеев уходит из начальников «по собственному» и поднимается на капитанский мостик «Шквала».
Таких как Тимофеев точно описал Виктор Конецкий:
– Трудно быть капитаном аварийно-спасательного судна. Море и ветер отпускают на раздумья секунды. Нужно уметь верить в себя и своих людей. Не бояться ни бога, ни черта. Знать морскую службу. Иметь за плечами такую биографию, которая дает моральное право на любой приказ подчиненным.
Такой, например, как идти след в след за дрейфующим в минном поле пароходом «Фрунзе», чтобы экипаж последнего смог поймать выброску.
И ответить штурману, понявшему, что под бортом мины:
– Знаю, сохраняйте спокойствие и не волнуйте людей.
С первых дней Великой Отечественной войны «Шквал» был мобилизован в состав аварийно-спасательного отдела Беломорской военной флотилии.
В ноябре 1941 года в условиях шторма «Шквал» снимал с мели у мыса Русский Заворот пароход «Вытегра» с грузом и пассажирами.
В сентябре 1942 вместе с тральщиком «Т-34» и портовым ледоколом «Шквал» пришел на помощь трем американским транспортам и тральщику «Данеман» из состава союзного конвоя PQ-18, которые были выброшены штормом на бровку фарватера и сели на мель на Северодвинском рейде. Моряки спасательного отряда трудились несколько дней, стаскивая с мели крупнотоннажные американские суда. Иногда казалось, что все усилия тщетны, но советские моряки не отступали. Ни шторм, ни угроза налета вражеской авиации не могли остановить их. Один за другим все три транспорта были сняты с мели и отбуксированы в Архангельск.
Нелегкая работа спасателя продолжалась: «Шквал» мотался по Белому и Баренцеву морям, сопровождал конвои, снимал с мелей судна и баржи, заделывал на них пробоины, иногда тушил пожары, а однажды даже разыскивал у мыса Острые Лудки предположительно потопленную подводную лодку противника.Штурман Михаил Шкурин так вспоминает об этом времени:
– Было много выходов в море по тревоге, спуски водолазов для обследования корпуса судов, тушение пожара на судах после налета вражеской авиации, заделка пробоин, поиски, проверки. В общем, у трудяги «Шквала» не было спокойных дней. Приходилось проводить на мостике по пять, а то и десять суток, прикорнешь на часок-другой на диванчике в штурманской, и то слава богу.25 августа 1943 года «Шквал» возвращался в Архангельск из сложного, но успешно выполненного задания по проводке через Карское море каравана неприспособленных к морскому переходу речных судов из устья Печоры на Обь. В 18 часов 7 минут спасатель подорвался на двух фашистских минах при заходе в пролив Югорский Шар. Все произошло так неожиданно, что никто из моряков не успел выбраться из салона. Разорванный взрывом пополам, спасатель начал погружаться. Вести борьбу за живучесть не представлялось возможным. Кормовая часть, утяжеленная машинным отделением, затонула сразу. С креном на левый борт начала уходить под воду и носовая часть. «Шквал» исчез под водой, оставив на зыби Карского моря обломки дерева, разбитую спасательную шлюпку и понтон.
Спасшихся было пятеро. Помогая друг другу, моряки перебрались на понтон. Но спасением это еще нельзя было назвать. Мучительной пыткой оказались те сорок минут, в течение которых, страдая от ран, ушибов и холода, они находились на понтоне. После пережитого потрясения и ледяной купели людей начали одолевать сонливость и состояние безразличия. Спасение пришло неожиданно. Их подобрал моторный катер, идущий в Хабарово.
Сообщение о гибели «Шквала» глубоко потрясло моряков аварийно-спасательного отдела флотилии. Это была их первая потеря за три года войны. Но особенно тяжелой она была потому, что вместе с кораблем погибли командир отдела Николай Петров, командир «Шквала» Владимир Тимофеев, флагманский штурман Новоземельской базы Николай Марлян и другие специалисты аварийно-спасательной службы флотилии. Всего погибло 47 членов экипажа «Шквала» – достойных и смелых мужчин, выполнивших свой долг.Разделили судьбу этого небольшого суденышка
«15 ноября 1944 года в 14 ч. 00 м. буксирный пароход «Муссон», следуя с баржами за тралами катеров-тральщиков в Бекфьорде, подорвался на мине. На буксире погибло 9 человек команды; остальной личный состав был подобран из воды катерами-тральщиками».
Подобные скупые справочные строки отчетов – это не только о «Муссоне», но и сотнях малоизвестных судах времен Великой Отечественной войны. И только в скромных региональных изданиях и музеях можно найти драгоценные крупицы воспоминаний, позволяющих сохранять в памяти имена и судьбы людей, самоотверженно приближавших Победу.
Вспоминайте рассказ краснофлотца Славы Харитонова, выжившего после гибели «Муссона», когда в торжественные майские дни будете слышать о том, что никто не забыт. Воспоминания наполнены подробными описаниями событий, мелкими их деталями, словами благодарности старшим товарищам, светлой грустью о погибших, разделивших судьбу «этого небольшого суденышка».
Вячеслав Харитонов впервые вышел в морское плавание в навигацию 1942 года, когда ему не исполнилось и шестнадцати. На смену взрослым кадровым морякам, уходящим на фронт, приходила зеленая молодежь, прибывавшая со всех концов нашей страны. А уж юному северянину морская судьба, как говорится, была на роду написана.
В декабре 1943 его направили матросом на буксирный пароход «Муссон» Отправляясь на Экономию (район, где находился порт), он никак не предполагал, что сначала нужно участвовать в подъеме затонувшего судна, у которого над водой торчали только мачта, труба и часть верхнего мостика. Выгребать тонны грязи и ила, ремонтировать и красить судно. Что придется жить не в теплой каюте, а в холодном бараке лесозавода.
– Работали все одинаково, без различия на комсостав или рядовой. Небольшой и дружный экипаж правильно понимал задачу – судно должно быть готово к подъему до наступления ледохода. Много было вложено труда. Светлого времени было мало, затемно после трехкилометровой ходьбы приступали к работам и с темнотой уходили в барак, где совмещали скудный обед с таким же ужином, – вспоминает Харитонов.
Навигацию 1944-го восстановленный «Муссон» работал в Кандалакшском заливе на буксировке леса. Юный матрос с восторгом вспоминает это время: июль очень теплый, море бирюзовое, на небе –ни облачка: «Мы, матросы, на верхнем мостике не стояли, как говорится на руле, а лежали на хлебном ящике, загорали на солнцепеке, лишь изредка вставая, чтобы на пару рукояток отвести штурвал, когда нос едва заваливался с курса. Не рейсы это были, а плавучий курорт, хотя бревна мы тащили к прифронтовой Кандалакше, и лес был нужен нашим воинским частям».
После нескольких таких рейсов экипаж получил приказ прибыть в Архангельск, где им сообщили, что «Муссон» вместе с экипажем передают Северному флоту и предстоит рейс в Мурманск, где судно будет работать на воинских перевозках.
«Многих в экипаже, особенно пожилых и семейных, это тревожило. И хотя плавание в Белом море также было небезопасно--встречались плавающие мины, и оно находилось пока в зоне действия вражеской авиации, но суровое Баренцево море было наиболее опасным – это мы хорошо представляли себе. Мы уже слышали о трагической гибели парохода «Марина Раскова», в составе этого экипажа были наши друзья, с которыми приходилось когда-то плавать».
Но молодых моряков, предстоящее плавание и не смущало, не тревожила их и неизвестность.
– Нам хотелось активного участия в той борьбе, которую вел советский народ. По всему фронту шло победоносное наступление нашей армии, и мы понимали, что сами будем участниками освобождения Советского Заполярья, хотя и не представляли, как это все сложится. Знали, что нам предстоят опасные рейсы в районе боевых действий наших войск, – вспоминает Вячеслав Харитонов.
Время перехода до Мурманска наполнены тревогой: было усилено наблюдение за морем и воздухом. Матросы постоянно выходили на подвахты и до боли в глазах всматривались в каждый плавающий предмет: не перископ ли или плавающая мина? Встречались и военные корабли, видно – наши, так как все обходилось благополучно. В августе значительно время суток светло, но низкие мрачные облака, штормовое море, тучи брызг, срывающихся с гребней волн, создавали видимость постоянных сумерек, усиливали тревожность обстановки.
С первых же дней пребывания в Мурманске «Муссон» включился в активную работу по переброске наших воинских частей с правого берега залива на левый, от Каботажной пристани на мыс Мишуков: «под бортом мы буксировали понтоны и баржи с танками, артиллерией, лошадьми, повозками, солдатами».
В октябре «Муссон» взял курс Киркенес. Юный краснофлотец признается, что город не запомнился, не показался, не полюбился. Запомнилась солнечная осень и то, что «в прозрачной воде залива у свай лежали корпуса больших бомб со стабилизаторами. В воде над ними плавала мелкая треска и еще какие-то рыбки. «Мы на стоянках иногда ловили треску и пикшу прямо с борта ниточными лесками и самодельными крючками».
Собирали рыбу и в том последнем рейсе на бывший опорный пункт военно-морской базы. Следовали вместе с баржей в протраленном фарватере, по малой воде.
– Около борта нашего судна стали появляться всплывшие кверху белым брюхом рыбины – треска и сайда. Мы начали вылавливать их. Появилась и селедка, тут уже потребовались ведра. На привальном брусе с правого борта ведром черпал рыбу второй механик Фохт Юрий Густавович, он был на вахте и, увидев рыбу, не вытерпел, выскочил из машины и принялся черпать ее. По словам Харитонова, рыбу закончили собирать без пяти два, и он собирался подняться на мостик.
– И тут вдруг ногами почувствовал сильнейший толчок. Я не устоял на ногах и повалился на палубу и только тогда услышал взрыв и увидел взметнувшийся над мостиком огромный черный водяной столб. Взрыв меня оглушил, и я вначале только слышал звон в ушах и странную тишину. Думать было некогда, корма все выше поднималась над водой, и я сиганул в воду с единственной мыслью – как можно быстрее отплыть от судна, чтобы не засосало в воронку. Оглянувшись, я увидел только трубу да за ней на гафеле развевающийся темно-синий военно-морской флаг. Приподнятая корма с проворачивающимся винтом медленно уходила в воду. От нашего небольшого экипажа чудом уцелело восемь человек. Погибли девять человек и среди них все, кто оставался на верхнем мостике: капитан Власов, матрос Кондратьев, сигнальщик Валя. Остался в кочегарке Саша Ядовин, не мог, как видно, выбраться и стармех Парфенов. Остались в носовых помещениях матрос Володя Попов и повариха Наталья Малышева, пишет Харитнов.
Удалось обнаружить тела двух человек – капитана Власова и юнгу Захарова. Когда в Киркинесе их выносили на причал суровые молчаливые норвежцы обнажили головы, глядя на шестнадцатилетнего Диму Захарова, плакали женщины. Похоронили их на Родине, лежат они рядом: повидавший жизнь капитан и едва хлебнувший соленого морского ветра мальчик.
Пароход «Онега». За месяц до Победы
В 1945-ом рейсы стали не такими напряженными, и если раньше грузы шли только в сторону фронта, то теперь стали вывозит излишки обратно. Двадцать первого апреля, приняв в Лиинахамари автомашины, солдатское обмундирование, трофейное имущество, «Онега» вышла курсом на Мурманск.
Выйдя из Лиинахамари, «Онега» притаилась невдалеке от порта под берегом в ожидании подхода из Киркенеса сильного конвоя, чтобы присоединиться к нему. Конвой из Киркенеса подошел к утру. Представлял он внушительную силу: девять советских кораблей и пять норвежских сторожевиков (бывших китобойцев) во главе с эсминцем «Карл Либкнехт» охраняли две транспортные единицы - норвежский пароход «Иде-фиорд» и «Онегу».
Над конвоем барражировали два гидросамолета. Они то и дело указывали кораблям какие-то видимые только им подводные цели, сбрасывая буйки, вымпелы, а то и бомбы. Тотчас к месту сброса устремлялись корабли эскорта, и вода за их кормой вздувалась огромными пузырями взрывов глубинных бомб. Конвой ПК-9 шел, что называется, «с музыкой». Грохот авиационных и глубинных бомб стоял над морем.
Казалось, что при такой устрашающей охране враг не осмелится приблизиться к конвою. И все же около девяти часов утра 22 апреля дежуривший у носового орудия машинист Подлесный с изумлением увидел, как корма идущего впереди «Иде-фиорда» резко осела в воду. В уши ударил мощный звук взрыва, не похожий на взрывы глубинных бомб, и над норвежцем встал высокий столб воды и дыма.
На «Онеге» загремели звонки боевой тревоги. Когда судно подошло поближе к торпедированному норвежскому пароходу, корма «Иде-фиорда» уже задралась в небо, обнажив винт, а норвежские моряки торопливо прыгали за борт. Капитан «Онеги» Токаев не имел права задерживаться для оказания помощи, это было дело кораблей эскорта. Поэтому Токаев отдал команду рулевому отвернуть вправо от торпедированного судна, чтобы не столкнуться с ним и не потопить плававших на поверхности моряков. Но не успел рулевой выполнить команду «право на борт», как старшина военной команды Каракчеев, находившийся на баке, заметил пенистый след торпеды, стремительно идущей прямо в левый борт. До удара оставались мгновения. Понимая, что на мостике уже ничего не успеют сделать, Аркадий все же изо всех сил закричал, показывая рукой в море:
– Слева по борту торпеда!!
Конец фразы заглушил мощный взрыв. Торпеда угодила в район второго трюма, по левому борту палубу разрывала широкая трещина. Перепрыгивая через нее, моряки видели, как внизу сквозь большую рваную дыру в трюм с шумом и клокотом врывалась широким потоком вода. Было ясно, что «Онегу» не спасти. Шлюпка левого борта оказалась разбитой в щепки, правую спускать было уже некогда. Люди стали прыгать за борт. Море вокруг напоминало ад. Оно кипело, бурлило, взрывалось. Сторожевики, охотники за подводными лодками, тральщики носились вокруг места трагедии, засыпая воду глубинными бомбами.
Оказавшихся в воде моряков спасали катера, большие охотники, сторожевики. Из воды были подняты 12 моряков «Онеги». Она продержалась на воде всего шесть минут. Не вернулись домой практикант-радист Наташа Федорова и ее наставница Ираида Порядина. Осталась сиротой дочь Ксении Усольцевой. Не стал капитаном мечтавший о море и капитанском мостике сын моряка третий штурман Генрих Колоковский. Мать и сестра не дождались матроса Валю Колосова. Они и трое их товарищей закрыли скорбный список имен моряков Северного морского пароходства, погибших в Великой Отечественной войне.
Оставшихся в живых моряков доставили в Мурманск, где они пробыли до 6 мая на пароходе «Вологда». 8 мая 1945 года, в день, когда в поверженном Берлине подписывался акт о капитуляции фашистской Германии, выжившие моряки «Онеги» сошли на причал родного Архангельска.Другие новости
Смотреть всеВ понедельник, 14 октября, в России отмечают День работников заповедного дела. Праздник отмечают все, кто по призванию и зову души связан с охраной природы
Этот день один из международных экологических праздников
Коллектив национального парка «Русская Арктика» поздравляет вас с Днем знаний
Директор Александр Кирилов рассказал юным жителям Луганской и Донецкой республик, Запорожской и Херсонской областей о самом большом национальном парке страны